Днепропетровцу, лишившемуся в АТО обеих рук, необходимо протезирование

— Я пошел на войну не за деньгами или славой, — говорит Сергей Товстик. — У меня были и деньги, и новая машина, и успешная карьера, и крепкая дружная семья, и уверенность в завтрашнем дне. Но когда началась антитеррористическая операция, я сразу отправился в военкомат. Осознавал ли тогда, что могу погибнуть или вернуться покалеченым? Нет, я об этом не думал. Как не думал и о том, что из кормильца семьи превращусь в человека, нуждающегося в помощи. Но даже если бы все это знал заранее, все равно пошел бы в тот день выручать товарищей. Мы вступили в бой, не дожидаясь приказа, потому что иначе наших ребят ждала верная смерть.

Сергей Товстик из городка Подгорное Днепропетровской области с детства увлекался радиоделом и электроникой. Он и в армии был связистом, и работу себе потом нашел по душе — инженером по настройке и сопровождению коммуникационного оборудования. Когда весной 2014 года записывался в военкомате добровольцем, думал, что и на фронте пригодится именно в качестве связиста. В 93-й механизированной бригаде его действительно назначили начальником передвижной радиостанции средней дальности.

— Сначала я занимался только своими непосредственными обязанностями — обеспечивал военных связью, — рассказывает «ФАКТАМ» Сергей Товстик. — Если выезжал на задания, то только в качестве сопровождения. А потом плюнул на осторожность и начал воевать по полной программе, невзирая на опасность. Раз, думаю, я пошел в АТО, надо выложиться, пользу стране принести. Лез в самое пекло — Горловка, Ясиноватое, Енакиево… Знаете, в каждом подразделении есть военнослужащие, которые не хотят воевать. Их мобилизовали, увезли в зону АТО, а им это всё сто лет не нужно, они домой хотят. Толку от них никакого. Из-за одного такого сослуживца (не хочу называть фамилию) пострадал и я.

В тот день, 13 сентября 2014 года, когда объявили первое перемирие, мы с двумя ребятами поехали по своим «связным» делам. По дороге нам сказали, что на соседний блокпост надвигается вражеская артиллерия, а бойцов там очень мало. Не дожидаясь приказа начальства, мы выдвинулись в ту сторону. Возле поселка Красный Партизан наскочили на сепаратистов. У них были две единицы техники: «саушка» (самоходная артиллерийская установка. — Авт.) и БМП. Хотя мы вооружились только гранатометами и автоматами, у нас имелось преимущество — эффект неожиданности. Но подвел человеческий фактор. Кроме механика-водителя и меня, с нами находился испуганный и растерянный парень. Был бы вместо него мой опытный сослуживец (который должен был ехать, но отказался — просто не захотел), это решило бы исход боя в нашу пользу. Я бы выстрелил по «саушке», он — по вражескому БМП. Разгромили бы врага в два счета. А так вышло то, что вышло. Только я подбил артиллерийскую установку, из БМП понеслись пулеметные очереди…

Я успел только почувствовать, что левая рука выше локтя оторвана, понял — сейчас умру, и потерял сознание. Ребята привели меня в чувство, перевязали. Но перед тем, как везти меня в больницу, забрали с нашего блокпоста бойцов, ради которых мы туда ехали. Не бросили своих. Я потерял много крови, было очень тяжело. После таких ранений вообще не выживают (у Сергея Товстика была диагностирована сильнейшая кровопотеря, левая рука оторвана, правая — переломана, обожжена и раздроблена. Кроме того, он получил контузию и повреждения лица. — Авт.). Но я выкарабкался. Значит, еще нужен стране и своей семье.

— Я хоть и переживала за Сергея, ведь он на войне, но особой паники у меня не было, — говорит жена бойца Алеся Товстик. — Сама я выросла в семье военных и в случае чего запросто возьму в руки оружие. Мужа не отговаривала ехать в АТО — он взрослый мужчина и принял взвешенное решение. Сначала Сережа был в учебке в Черкасской области, потом успел побывать в штабах Днепропетровской, Харьковской и Донецкой областей. Я точно не знаю, когда он оказался на передовой, но с какого-то времени начала слышать грохот снарядов во время наших телефонных разговоров. Мы созванивались каждый день. Конечно, Сергей не рассказывал, где он, чем занимается, какая там ситуация. Просто говорил, что с ним все хорошо. Мне было достаточно — я знала, что муж жив.

Накануне того злополучного дня, когда Сережу ранили, у меня появилось предчувствие, что случится что-то ужасное. Сначала ни с того ни с сего дома взорвался бойлер. Потом у меня в руках лопнул стакан с водой. Да не просто лопнул, а раскололся пополам, словно его кто-то ножом разрезал. 13 сентября около полудня я звонила Сергею. Он не мог говорить: начинался минометный обстрел. Сколько этих обстрелов уже было — не счесть, но именно в тот момент у меня отчего-то сжалось сердце. А когда через два часа с Сережиного телефона позвонил незнакомый мужчина, я похолодела. Поняла, что моего мужа больше нет… «Нет, он жив, просто тяжело ранен и не может говорить», — поспешил успокоить собеседник. Но тут где-то вдали я услышала голос Сергея и потребовала позвать его к телефону. «Котик, я без рук. Могу не выжить…» — сказал он, и связь оборвалась.

У меня подкосились ноги. Я рыдала без остановки, не могла успокоиться. А потом взяла себя в руки и решила вытащить и вылечить Сережу во что бы то ни стало.

Начала действовать официальным путем: позвонила командиру батальона мужа, спросила, в каком Сережа госпитале. «А с чего вы вообще взяли, что он ранен?» — удивился комбат. Все стало ясно: в нашей доблестной армии, как всегда, никто ничего не знает. Гражданские лица — и то часто гораздо осведомленнее. Не говоря уж о том, что 13 сентября в СМИ вышла информация о бое в поселке Красный Партизан, где было столько-то убитых, столько-то — тяжело раненных, в том числе — один связист (то есть мой Сережа).

Знакомые подсказали, что раненых в том регионе свозят в Константиновку. Я без раздумий поехала туда. Обошла все пять военных госпиталей в городе, но мужа не обнаружила. Один хирург посоветовал съездить в Артемовск. Там в первой же больнице я и нашла Сережу. Когда зашла в ординаторскую, у врачей от удивления глаза округлились: они ведь еще не успели доложить начальству о том, что сюда доставлен боец Сергей Товстик, а его жена уже тут как тут. Муж выглядел жутко: руки нет, другая искалечена, раны на лице заштопаны такими грубыми нитками, как мешки зашивают. Кожа была такого цвета, какого у живых людей не бывает. Немного подлечив, Сергея из Артемовска перевезли в Харьков, а оттуда санавиация доставила его во Львовский госпиталь. Только тогда мне позвонил его комбат: «Знаете, кажется, ваш муж в Артемовске». «Нет, он, кажется, уже во Львове», — огрызнулась я.

На тот момент у мужа уже были ампутированы обе руки. За правую врачи боролись десять дней, но сохранить ее не удалось — там были перебиты вены и артерии, в ткани не поступала кровь. Попытались пересадить артерию с ноги — безрезультатно. После адских болей, с которыми не могли справиться сильнейшие обезболивающие препараты, Сережа сам попросил об ампутации.

— Алеся, правду говорят, что жены, выхаживающие раненых или тяжелобольных мужей, начинают любить их еще сильнее?

— О том, чтобы бросить мужа, у меня и мысли не было, — отвечает женщина. — А стала ли любовь сильнее? Нет. Она не зависит от внешних факторов. Нам не по двадцать лет, когда можно поиграть в любовь и разбежаться. Мы с Сережей полюбили друг друга с первого взгляда. Помню, я пришла на работу к подруге и там познакомилась с Сергеем. Вскоре мы уже жили вместе. Сейчас растим двух дочерей — 14-летнюю Таню и шестилетнюю Дашу. Они папу очень любят и поддерживают. Когда собирали его на войну, дали с собой рисунки, фотографии, а младшая подарила свой камушек-талисманчик.

— После того как я вернулся из больницы домой, особенно почувствовал любовь и заботу близких, — говорит Сергей Товстик. — Мне сейчас очень тяжело физически — здоровье сильно подорвано. Ну и, конечно, морально. Настроение меняется каждую минуту. Я привык быть кормильцем семьи, самодостаточным человеком, а сейчас сам нуждаюсь в помощи. Хотя многое уже научился делать. Пальцами ног печатаю на клавиатуре компьютера, с помощью механического протеза с крючком, который цепляется за специальное кольцо на руле, вожу автомобиль. А вот носки надевать трудно. Управляться с сенсорным телефоном тоже — экран не чувствует прикосновения крюка.

Для того, чтобы Сергей мог снова вести полноценный образ жизни, работать за компьютером, паять и ремонтировать аппаратуру, ему нужны специальные бионические протезы. С ними человек чувствует каждый предмет, к которому прикасается, у него работают все пять пальцев. Но стоит такой протез дорого — около ста тысяч долларов. Сергею нужны два — один с суставом, другой — без.

— На протезы для мужа собирают деньги люди не только со всей Украины, но и из-за рубежа, — радуется Алеся. — Нас беспокоит только то, что украинские врачи пока не умеют обслуживать такую дорогостоящую и тонкую технику. Мелкий ремонт протезам необходим каждые полгода, капитальный — раз в четыре года. А если, например, рука похудеет и придется подгонять культедержатель, то и чаще.

— Обслуживание протеза может обойтись дороже, чем он сам, — добавляет Сергей. — А люди не будут сбрасываться до бесконечности. Да это и неправильно. Бойцам, потерявшим на войне руки и ноги, государство обязано полностью оплатить лечение. Хотя я от нашего правительства пока не дождался ни статуса участника АТО, ни положенной мне материальной компенсации за потерянное здоровье.

— Мы подавали заявление о присвоении статуса и в воинскую часть, и в комиссариат, и непосредственно в Минобороны, — говорит Алеся. — Глухо. Зато мне как человеку, обслуживающему инвалида первой группы, назначили пенсию — аж 172 гривни в месяц.

— По закону Министерство обороны обязано рассматривать заявление о присвоении статуса участника АТО в течение месяца, — комментирует ситуацию президент общественной организации «Юридическая сотня» Ирина Лоюк. — Но там то людей не хватает, то документы теряются. В общем, эти сроки затягиваются до трех-четырех месяцев, а то и больше. То же самое касается единоразовой материальной помощи от государства, которую выдают инвалидам войны — таким, как Сергей Товстик. Ему положены 304 тысячи гривен. Что касается льгот (например, на квартплату), то у него как у инвалида войны первой группы их больше, чем у участника АТО. Правда, бойцы должны статус получать, а не выбивать и не выпрашивать.

— Я возмущен тем, как наше государство бездушно и безразлично относится к военнослужащим, пострадавшим на передовой, — говорит Сергей. — Но о своем решении идти воевать не жалею. Я сделал для своей Украины все, что от меня зависело. А страна ведь — это не кабинетные чиновники, а простые люди. Ради них я воевал. И именно они сейчас помогают мне.