Геннадий Корбан: Коломойский для украинских олигархов – кошмар, а не пример

С приходом миллиардера Игоря Коломойского на должность главы Днепропетровской области регион стал образцом успешной местной политики. Одним из тех, кто приложил и продолжает прилагать к этому руку, является Геннадий Корбан, заместитель Коломойского.

Всего полгода назад его имя ассоциировались лишь с корпоративными войнами. Сегодня же он, “страшный и эффективный”, как говорят его друзья и враги, не отнимает, а строит, исправляет, вооружает, защищает и помогает. При этом остается человеком не очень публичным: “Софиты — это для Игоря Валерьевича [Коломойского], а я — в его тени”.

Поговорить с Корбаном —сложно: в его длинном кабинете с двумя огромными флагами — государственным и областным — до глубокой ночи толпятся посетители. Батальоны просят оружия и патронов, переселенцы — жилья, бизнесмены — справедливости, все остальные — денег или защиты. И это не считая текущих вопросов и звонков министров и олигархов. Геннадий Корбан принимает всех и тут же, с сигаретой в руке, решает проблемы.

— Как проходили ваши первые дни в роли заместителя губернатора?

— Немного странно. Когда я приходил на работу, все вставали и становились по стойке смирно. Я попросил больше этого не делать, чувствовать себя демократичнее и свободнее. А вообще, на первых совещаниях я плохо понимал, о чем идет речь.

Меня вводила в ступор система финансирования госбюджета и казны. Вплоть до того, что через некоторое время, присмотревшись к людям и сделав выводы об их квалификации, я вызывал их к себе по одному и просил откровенно объяснить, даже нарисовать процесс функционирования казначейства. К вечеру начинала гудеть голова.

Моя оперативная память не успевала обрабатывать полученную информацию. Адаптация заняла где‑то две недели, не больше. Но похвалю себя — я не стеснялся задавать вопросы.

Игорь Валерьевич [Коломойский] адаптировался, кстати, быстрее.

— Как вы восприняли его предложение поработать в облгосадминистрации?

— Никакого карьерного взлета я в этом для себя не видел. Было просто желание попробовать разобраться в ситуации и что‑то поменять. Что, как и где — я тогда не знал. Но хотелось доказать, что мы за какой‑то короткий период, имея опыт в бизнесе, можем сделать систему лучше.

Откуда начинать — было непонятно. Тем более что на меня была возложена достаточно сложная функция. Ко мне сразу пошли хлебники, транспортники, представители еще каких‑то отраслей, и приходилось применять метод ad hoc, арбитражного судьи. Они все ругали друг друга, чиновников. Это был кошмар, а я вообще плохо понимал, кто прав, а кто виноват. Нужно было быстро вникать.

— Что пришлось предпринять, чтобы чиновники работали хорошо?

— Всего-навсего поднять зарплату. Что странно, сделать законно это практически невозможно. Генри Форд говорил, что у работника есть два стимула: заработная плата и возможность ее лишиться. Поэтому многие чиновники, даже высокого звена, просто хотят стабильную, достойную зарплату. И они будут честно работать.

Я действительно вижу, что у них тогда глаза горят, другое настроение, другой подход к работе. К ним можно обратиться по рабочему вопросу в любое время. Безусловно, им и раньше что‑то эпизодически доплачивали, но мы установили четкие правила., и зарплаты больше не зависят от сезона, погоды и размера взяток.

— Когда вы осознали, что настоящая война совсем рядом?

— Не сразу. Когда мы пришли, то это еще не ощущалось так остро. Мы наблюдали за происходящим в Крыму, но казалось, что ничего страшного не случится, никакой референдум не состоится. А вот когда начались первые захваты в Донецкой области, мы собрались все вместе — Коломойский, я, [два других заместителя Коломойского] Слава Олейник и Боря Филатов — и поняли, что, кажется, грядет война.

— Что сделали в первую очередь?

— Открыл еще раз книгу Сунь Цзы Искусство войны. Я ее и раньше перечитывал, потому что корпоративные войны — это тоже войны, хоть без оружия и смертельных жертв. А в этой книге написано: “Когда ты слабый — делай вид, что ты сильный.

Когда ты сильный — делай вид, что ты слабый”. Тогда мы усиленно стали делать вид, что мы сильные, и резко начали демонстрировать, что наращиваем мускулы. Процесс шел крайне туго.

Мы с Коломойским днями и ночами ругались с заместителями министра внутренних дел, а потом и обороны, которые буквально не давали нам создавать батальоны.

— Как же они все‑таки появились?

— Мы были новаторами в этом плане, и это оказалось крайне трудно. Милиция буквально саботировала их появление, хотя министр [Арсен] Аваков воспринял нашу идею положительно и конструктивно и лично сопровождал этот процесс.

Но дергать его по любому поводу я считал неуместным и поэтому “долбал” его замов. Потом познакомился с советником министра внутренних дел Антоном Геращенко, и дело пошло быстрее.

Везде нужно найти правильных людей, которые будут лоббировать твои интересы. В данном случае — интересы региона. Но с самого начала это был полный кошмар. Я готов был к стенке поставить всех милиционеров. Однажды прямо позвонил одному и спросил: “Где ты живешь?” Он испугался: “А что? Зачем?” “А я хочу сейчас приехать к тебе, поставить к стенке и расстрелять за саботаж”.

У военных такого ужаса не было. Они почти сразу продемонстрировали гибкость и готовность помогать. Поэтому остальные наши батальоны мы создавали уже при Министерстве обороны — как территориальные.

Теперь мне звонят губернаторы соседних областей узнать, что делать и к кому идти для их создания. Но вообще, эти батальоны — никакая не частная армия Коломойского, мы их обеспечиваем, мы им доплачиваем, но распоряжаются этими подразделениями Министерство обороны и МВД.

— Ваш опыт применим для разрешения конфликта в Донбассе?

— Именно наш и применим. Потому что мы с местным населением говорим на одном языке. Многие люди в Киеве и других регионах страны говорят совершенно на разных языках с жителями Донбасса. Мне трудно это объяснить, но я часто это наблюдал.

Например, когда я встречаюсь с добровольцами из Донбасса, то буквально мгновенно нахожу общий язык. А когда с ними общаются люди из Киева, диалога не получается. Когда говорят, что Донбасс надо услышать, то его жителей в буквальном смысле нужно научиться слышать.

— Что это означает?

— Им нужно помочь сформулировать мысль, понимаете? У них это не всегда получается, даже если они много говорят. И когда ты им помогаешь, вы становитесь единомышленниками. А люди из Киева вступают с ними в какую‑то перепалку. Трудно объяснить, как и почему это происходит. Надо научиться их слышать. Как ноты. Все ноты. И такие тоже. Не могу этого объяснить иначе. Это нормальные люди, но с ними нужно уметь разговаривать просто. И все.

— Чего же хочет Донбасс, что вы слышите?

— Это очень загнанные люди. Своими же донецкими — Януковичем и компанией. Они отнимали у них даже копанки и нелегальный бизнес. Когда мы проводили выборы в четырех донецких регионах, то главы комиссий спрашивали меня: “А какой должен быть результат?” Я даже терялся: “В каком смысле?” “Ну, сколько должно быть за каждого кандидата?” Я отвечал: “Нисколько. Сколько люди дадут, столько и будет”.

То есть они привыкли жить под гнетом. У них установлены какие‑то психологические ограничители в голове. И когда ты показываешь, что тебе от них ничего не надо, они с тобой начинают иначе говорить. Иногда стоит не учить, как делать, а просто просить: “Вам так удобно? А вот так? Удобно? Хорошо, но только под флагом Украины, годится?” Я не могу этого даже объяснить.

Многие донбассцы хотят быть в Украине и очень любят нашу страну. Но хотят сами получить возможность назначить себе глав районов, начальников милиции, прокуроров — местных, а не присланных из Киева. Там существует очень много стереотипов, и нужно дать людям возможность их преодолеть.

— Каким образом?

— Дать им вольную. Возможность элитам самим сформировать свою власть. Например, в Красноармейске есть шахта Красный Лиман, государственное предприятие. Я, допустим, собрал эти элиты и говорю: “Вам же надо как‑то жить. Вот есть государственная шахта. Вы должны назначить директора”. Донбасс должны эксплуатировать его жители.

— Так они его и эксплуатировали.

— Нет. Донбасс грабила кучка людей, а все остальные просто бедствовали. В этом, кстати, его отличие от Днепропетровска. Здесь никто ни на кого не давил, никто никогда не узурпировал бизнес-потоки. Если тут есть Коломойский, это не значит, что он тут контролирует все. А в Донецке, если ты строишь заправки, ты должен одну часть отдать мэру, вторую — Януковичу и только третью оставить себе. Вот такие неписаные законы у них существовали. Если ты что‑то делаешь, то ты уже должен. А у нас тут каждый крутится сам.

— Именно это и послужило причиной случившегося в этом регионе?

— Сначала, безусловно, это все было импортировано. Кому‑то — возможно, Януковичу или им всем — нужно было дестабилизировать ситуацию. А потом та часть, которая была унижена и бедствовала, которая была фактически маргинализована, поняла, что, взяв в руки оружие, она сможет получить все, чего ей не доставало в этой жизни. А дальше начался неуправляемый процесс.

— Что еще, кроме децентрализации, нужно Донбассу?

— Экономическая независимость.

— Какая же независимость у дотационного региона?

— Вот пусть они это и поймут! Им много лет подряд внушали, что они едва ли не кормильцы всей Украины. Они уверены, что Киев у них отнимет все доходы. Им много лет промывали мозги. Так вот, надо показать реальную ситуацию — не с экранов телевизоров, а по‑настоящему.

Пусть они свою копейку посчитают сами. Эти мифы нужно развеивать, и не посредством телевидения. Также там осталось много государственных предприятий, которые, оказывается, давно крепко поделены. И только местные должны ими управлять. Не из Киева, не из правительства. Пусть решают сами, кто именно. Потому что это базовый экономический актив. Все войны всегда начинаются по экономическим причинам. Давайте этот фактор устраним.

Из людей с оружием нужно сформировать новую милицию, новую прокуратуру. Например, к нам пришел парень — теперь он командир батальона Шахтерск. Отличный парень. Не быдло, не жлоб, не производит впечатление донецкого человека. Однако семь судимостей за плечами. Знаете, за что? Там окно ментам разбил, там порезал шины. А почему? Заколебали, все время лезли в его бизнес. У него копанки. А я бы его назначил главой районной администрации. И поверьте, там был бы порядок.

Не надо этого бояться. Мало найти там этих людей. Надо уметь им довериться. Надо дать им возможность кормиться в своем доме, тогда они не станут там гадить.

— Если не удастся договориться с Донбассом, что тогда?

— Жестко зачищать этот регион. Вводить военное положение, военную комендатуру, которая будет обладать абсолютной властью — мэра, прокурора, суда. Другого пути нет.

Дать возможность населению покинуть зону конфликта. На самом деле этих боевиков там не так много. Если армия и АТО начнут решительные действия [интервью состоялось 27 июня, до начала новой активной фазы АТО], то, в принципе, можно очень быстро закончить военные действия. Да, будет какая‑то партизанщина в течение еще каких‑то нескольких лет, но на уровне полицейской операции уже, которая зачистит остатки банд.

— Это если новые боевики не будут приезжать из России.

— Вот для этого и нужно закрыть границу. Мы предложили построить стену, идея была Коломойского. Первый разговор о стене состоялся еще с [экс-главой Администрации президента Сергеем] Пашинским в начале мая.

Потом мы нашли тех, кто может этот проект выполнить, и просчитали, во сколько все обойдется. Мы думаем, что это выгодно для государства. Мало того, что физически будет перекрыта граница, она еще и остановит поток контрабанды.

— Недавно исполнилось 100 дней пребывания вашей команды у власти. Подытожьте коротко, что у вас получилось.

— Мы сделали так, что люди, которые здесь живут, начали нам доверять. Это самый большой капитал власти. Чтобы побороть коррупцию и бюрократию, нужны годы и время. А самое главное, чего мы добились,— защитили людей и заслужили их доверие. Мы дали им то, чего они ждали,— защиту и справедливость.

— И готовы уйти, если так решит президент?

— Да, если кто‑то решит, что мы недостойны,— мы уйдем. Как на это отреагирует местное население — уже другой вопрос. Мы не держимся за власть. Она нужна тому, кто на ней зарабатывает. Мы заработали до этого. А до нас приходили те, кто хотел именно заработать на власти.

— При этом именно Укртатнафта Коломойского получила без тендера контракт на поставку топлива Вооруженным силам Украины.

— А кто должен был? Что у нас еще работает, кроме Укртатнафты? Лисичанский нефтеперерабатывающий завод Линос? Он принадлежит русским. И стоит [не работает].

Одесский нефтеперерабатывающий завод? Принадлежал Лукойлу, а потом его купил [бежавший миллиардер Сергей] Курченко. Он тоже стоит. Два завода нефтеперерабатывающих в Западной Украине морально устарели и тоже стоят. Поэтому кто нас сейчас обвинит в том, что мы когда‑то зря отсудили Укртатнафту у русских?

Знаете, за что Путин ненавидит Коломойского? Не только и не столько за то, что он поднял Днепропетровскую область, выстроил границу, оборону. А прежде всего за то, что, если бы Укртатнафта принадлежала сейчас россиянам, не ездили бы теперь танки, не летали самолеты. Поэтому этот тендер больше некому было выигрывать. Остальные заводы не работают.

— А техническая нефть, которую откачали якобы на хранение компании Коломойского?

— Так и было. Тут у него вообще сработало особое чутье. Этот вопрос поднимался впервые еще в апреле. Я был свидетелем. Когда только-только начались какие‑то заварушки в Луганской области, он сразу же дал команду выкачать там техническую нефть из нефтепровода.

Тогда сразу поднялся скандал. А давайте подумаем, если бы он этого не сделал, что было бы? Эту нефть откачал и переработал бы Линос и отдал бы ее кому? ЛНР. Которая, кстати, на сегодняшний день испытывают дефицит топлива из‑за того, что мы остановили все заправки в Донбассе и не даем им возможности заправляться.

Вся эта техническая нефть в сохранности, никуда не делась, находится на балансе государственной компании Укртранснафта. А ее, кстати, можно переработать в керосин и отдать военным, но такого разрешения никто не дает. Почему‑то. Одним словом, Коломойский — единственный национальный переработчик нефти в Украине. На кого легче повлиять президенту — на Коломойского или Линос, который принадлежит ТНК-BP? Я сам, честно говоря, сперва не понял, зачем он все это делает с нефтью. А теперь думаю — хорошо, что успел.

— ПриватБанк тоже получил почти половину средств из выделенных всем банкам в интересах исключительно государства?

— ПриватБанк — самый крупный системный банк в стране. Он терпит убытки в Крыму, Донецкой и Луганской областях, Москве. Почему, например, не громят ахметовский ПУМБ? Потому что бенефициарии Привата заняли четкую патриотическую позицию. Мне кажется нормальным, что государство его поддерживает в сложившейся ситуации.

— Вы лично много лет знаете всех украинских олигархов. Какие настроения у них сейчас? Коломойский для них пример в плане финансовой помощи армии и борьбы с сепаратизмом?

— Коломойский для них кошмар, а не пример. Так и напишите. Они все боятся усиления его влияния, его популярности у людей.

— Кто‑нибудь из знаменитых и влиятельных днепропетровцев помогает вам? Виктор Пинчук? Юлия Тимошенко?

— Нет. Даже не предлагают. Да мы и не просим. Средний и мелкий бизнес, обычные граждане помогают больше, чем олигархи и известные люди.

— Что происходит с Ринатом Ахметовым сейчас?

— Мы довольно редко общаемся в последнее время, но я могу сказать, что ожидал от него более серьезной позиции. Но он занял ту, что есть, и имеет на нее право. Другое дело, что она ни к чему не привела. Мне трудно дать ему оценку. Он слегка… самообманулся. Ахметов действительно пользовался в Донбассе популярностью.

Люди ему доверяли, как сейчас Коломойскому. Думаю, они ждали каких‑то конкретных шагов, а он самоустранился. Из-за чего теперь страдает и репутационно, и материально. Мало все время произносить слово “мир”, нужно его обеспечивать. А его выступления, на которые все надеялись, закончились просто гудком.

— Из кабинета вы обычно выходите глубокой ночью. Что помогает работать?

— Самодисциплина. Я руководствуюсь простым принципом — ничего не откладываю. Стоит мне отложить любое поручение или вопрос — все, он гибнет в дебрях бюрократии, исполнителей или чего‑то еще. Я не раз замечал, что, если что‑то перепоручаю и забываю проконтролировать, все пропадает.

Дисциплина заключается даже в том, чтобы перепроверить, выполнено ли поручение, которое ты дал. Этого очень не хватает и населению в целом, и власти особенно. Я очень дисциплинирован сам и заставляю дисциплинироваться других — даже если нужно применять кнут для этого.