Как павлоградцам кофемолка выжить помогла

— Прадед со стороны мамы, Василий Самойлович Марунченко, был казачком у пана по фамилии Письменный из Черниговской губернии. Прабабушка, Ульяна Константиновна — из крепостных, — рассказывает женщина. — Ее родную сестру хозяева запороли до смерти.

Мы сидим, разговариваем в уютном домике, где мирно уживаются плазменный телевизор и старинный ручной работы комод, пластиковые окна и простенькое бра от дяди Вани, в прошлом известного павлоградского музыканта.

Для кого-то это просто старые вещи, для нее — часть жизни. Моя собеседница абсолютно убеждена, что эти вещи одухотворены. Вместо пыльных кладовок и чердаков она нашла им достойное место, разместив на виду у всех обитателей дома, так что каждый раз при взгляде на эти вещи невидимая нить протягивается между прошлым, настоящим и будущим.

— Недавно знакомые пригласили меня на смотрины, — продолжает свой рассказ хозяйка дома. — Смотрели мы квартиру после ремонта в старом доме. Очень красиво! Паркет, кафель, натяжные потолки, стильная мебель… Все модно, все современно, и ничего не напоминает о 60-х годах, проведенных хозяевами в этих стенах и которых я хорошо помню. Мне, почему-то захотелось домой. Там мир моих вещей, некоторые из них я храню десятки лет, а до этого их хранили мои родители. Они и сегодня участники моей жизни, свидетели семейных историй, радостей и печалей. Вот я вам сейчас расскажу одну из таких историй, связанную с очень старинной немецкой кофемолкой.

Раритет немедленно появляется на столе — мельничка с вращающейся ручкой, некое подобие шарманки.

— Откуда она появилась в нашей семье, я не знаю, но то, что на ней не было смолото ни единого кофейного зернышка, — это точно. Зимой голодного 1933 года, когда закончились все домашние запасы и не было даже мерзлой картошки, бабушка носила на базар какие-то свои вещи, стараясь обменять их на продукты. Бывало, приносила домой стакана два зерна — пшеницы или кукурузы. Все это отдавалось дедушке, и он бережно, чтобы даже крупинку не уронить на пол, молол зерно. Бабушка заваривала полученную крупу в ведре кипятка, подсаливала и получалась похлебка, которой хватало для семьи на целых два дня. Через год, когда голодовка закончилась, в доме Марунченко одни голые стены остались да эта кофемолка. Но в семье все были живы и здоровы. И в послевоенном 47-м году, когда тоже было годно, кофемолка снова выручала. Я больше чем уверена, что и мои внуки будут так же бережно относиться к тому, что дорого мне. Они знают историю этих вещей.

А вот у этой маленькой бутылочки, стоящей на комоде, своя история.

— Я нашла ее на месте разобранного бабушкиного дома. Мне рассказывала моя мама, что нашли бутылку запечатанной, в ней был французский коньяк. Было это еще до революции, по городу пошли погромы, грабили склады, а дедушка шел с работы, увидел валяющуюся на земле бутылочку. Поднял, принес домой.

Свою родословную обязан знать каждый, считает Елена Ачкасова

Через века тянется цепочка событий, в которых участвовали наши предки — знаменитые и не совсем, герои и самые обычные люди.

Отсутствие интереса к собственным корням — это неуважение к предкам и невосполнимая потеря. Потомки никогда не узнают об уникальных событиях, семейных историях и делах своего рода.

С Еленой Ивановной я общаюсь вот уже третий час. Мне интересен ее рассказ о старинных вещах, находящихся в ее доме, интересно рассматривать фотографии, на которых чинно сидят бородатые мужчины и степенные женщины. Меня, если честно, удивляет, как она без запинки называет не только полные имена прапрадедушек и прапрабабушек, но и рассказывает какого они происхождения, чем занимались.

— А вот они у меня все здесь, — приносит откуда-то из глубины комнаты свиток — свернутый в трубочку плотный лист бумаги. — Когда мама была уже старенькая, я подумала о том, что надо успеть расспросить ее о наших корнях. Мама дожила до 90 лет, память у нее была отличная. Она рассказывала, а я записывала. Конечно, до самых корней пока не дошла, но в наше время это не очень сложно сделать. Свою родословную должен знать каждый. Есть церковные книги — метрики, есть архивы. Главное, чтобы это кому-то было нужно.

О чем рассказали старые записи известного музыканта

В этот дом я пришла к конкретному интересному человеку, а узнала о большой семье, в которой все из поколения в поколение были музыкантами. Музыкантами-самоучками, зато такими, на которых долгие годы держалась вся культурная жизнь Павлограда. Мама моей рассказчицы Александра Герасимовна и ее брат Иван Герасимович работали с участниками художественной самодеятельности, мало какой городской концерт или смотр проходили без их участия.

— А ведь все началось с дедушки, — Елена Ивановна и здесь в теме. — Когда прадедушка прислуживал пану, тот заметил его любовь к музыке и выписал скрипку. Любовь к музыке передалась по наследству следующему поколению. И уже мой дедушка, Герасим Васильевич, все делал для того, чтобы его дети научились играть на каком-нибудь музыкальном инструменте. Известен факт в истории нашей семьи, когда дедушка получил небольшое наследство в голодные годы и почти все истратил на покупку немецкого пианино с подсвечниками. Над ним смеялись, его осуждали. Семья, мол, с голоду пухнет, а ему пианино понадобилось. Однако все его дети — Нюра, Александра и Иван —прекрасно играли на нескольких музыкальных инструментах. Любовь к музыке передалась и дедушкиным внукам. Да и я всю жизнь проработала в музыкальной школе преподавателем сольфеджио.

Среди альбомов в старых переплетах попались на глаза пожелтевшие от времени листы из ученической тетради в линию. В конце записей дата — 27 апреля 1984 года. Это в своем роде дневник Ивана Герасимовича Марунченко — человека, который был всецело поглощен музыкой. Многие творческие люди Павлограда помнят этого человека, куда-то постоянно спешащего с музыкальным инструментом в руках — скрипкой или аккордеоном. Но мало кто знает, что Иван Герасимович мог бы стать композитором уровня Георгия Свиридова, написавшего музыкальный цикл к пушкинской «Метели», или Соловьева-Седого, с которыми он учился на одном курсе в Центральном музыкальном техникуме в Ленинграде. Но из-за болезни ему пришлось оставить учебу и уехать домой, в Павлоград.

О том, какое большое будущее могло его ожидать, свидетельствует вот это место из записей Ивана Герасимовича Марунченко: «В 1928-м году я поехал в Ленинград для продолжения учебы. Там познакомился с передовой молодежью, которая меня немедленно устроила в качестве композитора в Студию академической драмы. На мою долю выпало музыкальное оформление пьесы Шекспира «Двенадцатая ночь». Еду в трамвае. Смотрю, афиша: «Театр при Студии академической драмы. Шекспир. «Двенадцатая ночь». Режиссер — Рудник П. С., композитор — Марунченко И. Г.» Сердце мое переполняла гордость, но я не обольщался этим успехом и знал, что нужно еще много учиться, чтобы иметь настоящий успех. Но этому не суждено было сбыться».