Блюдо по имени «Круиз»

Эх, по морям, ух, по волнам!

Осуществить такую мечту взялось созданное в 1895 г. Российское общество туристов, открывшее свои филиалы в Севастополе, Одессе, Екатерино­славе и других, затосковавших по экзотике городах, где «Контора Ллойда» бойко торговала билетами на соблазнительные круизы. Круизные пароходы отбывали из Одессы. Прежде всего, это могло быть путешествие по Средиземному морю с высадкой в Италии, откуда уже рукой подать в вожделенную Швейцарию. Но предпочтительным считалось выйти в Атлантику, где сразу направо была Франция, а если, как говаривали тогда гимназисты: «Не ла-манш пройти по Ла-Маншу», — то налево маячила Британия. Путь туда был неблизкий, но накатанный: добраться из Севастополя по морю или из Екатеринослава по Днепру до Одессы, а дальше или ловкая «Контора Ллойда», или ушлая «Контора Кука» уж знали, как пошуровать в вашем портмоне.

И что приятно: тогда не нужна была виза — главный камень преткновения нынешних путешествующих. Но не спешите завидовать. Просто в конце ХІХ века это называлось «справкой о благонадёжности», и выдавало ту «благонадёжность» полицейское управление. Процедура носила название «дознание» и сильно напоминала допрос с пристрастием, короче, ничем не отличалась от нынешней выдачи виз. Ответы приходилось давать на очень каверзные вопросы.

Например, подозрительно глядя в глаза потенциального путешественника, полицейский чин интересовался его полом. Отвечать надо было не задумываясь, потому что малейшее промедление трактовалось как неуверенность в своей ориентации, а такое могло закончиться занесением в чёрный список.

Но, в конце концов, обременённый женой и тёщей с прилагающимися в нагрузку ещё перезрелыми дочерьми и созревающими кузенами, наш соотечественник наконец добирался до трапа парохода, а оставленный носильщику на чай целый рубль подводил черту — обратной дороги уже не было!

Пассажирствующие вояжеры

Почти каждое путешествие украшало присутствие на борту великого множества разного ранга государственных чиновников и тьмы их подхалимов, отправившихся за рубеж с целью... Вот как раз эта деталь забывалась сразу, как только один долгий и два коротких гудка оповещали, что плавание началось. В памяти оставалось лишь главное: служебную командировку оплачивает какой-нибудь государственный департамент, поэтому служить ему надо, не щадя живота своего (короче, желудок ни минуты не должен пустовать), для чего сразу откупоривался весь ассортимент присутствовавших на борту напитков.

Иную не менее яркую и примечательную группу вояжирующих пассажиров составлял так называемый «рыбацкий клуб». Это были молодые девы, отчаявшиеся найти мужа на суше, и дабы не стать девами старыми, ринувшиеся на морскую ловлю жирных и крупных экземпляров женихов. Почему-то в каждый круиз устремлялись благообразные старички и старушки с пронзительными взглядами Эркюля Пуаро и детективными наклонностями миссис Марпл. Эти вели беспрестанное следствие и к концу пути чётко делили всех пассажиров на две группы: контрабандистов и контрабасистов, быть коими по их логике было одинаково преступно.

Несколько особняком выделялась одна особа, которую мы не ошибёмся, назвав, скажем, мадам Пустозвонская. Ей могло быть от сорока пяти до семидесяти. Она представлялась как бедная одинокая вдова, на последние копейки дважды, но чаще трижды в год, отправляющаяся в заморский круиз. Главным достоинством мадам Пустозвонской было знание великого множества забавных историй, которые она любила рассказывать. Например, такой почти водевильный случай, как у капитана, стоявшего вахту у руля (название того парохода вдова, к сожалению, забыла), случился сердечный приступ (хотя лично она считает, что капитан был эпилептиком), и корабль врезался в айсберг (очевидно, имелся в виду «Титаник»).

Изюминки сладкой жизни

Находчивые туристические агенты ХІХ века, завлекая в круизы туристов, в качестве изюминки преподносили соблазнительную перспективу: «в цену билета входит стоимость обеда». Предполагалось, что весь рейс энергичные движения поршней паровых машин будут органично сочетаться с не менее энергичным движением пассажирских челюстей, не знающих усталости и жалости. Всё так и было, но до поры, пока не начинался шторм — тогда всё съеденное вдруг возвращалось, как возвращается вся прошлая жизнь в момент падения с крыши дома. Увы, в такой момент вся прошлая жизнь выглядит столь же непрезентабельно, как и вернувшийся обед. Но такова жизнь.

Холодильников на борту не было. Но проблема со скоропортящимися продуктами решалась весьма просто. Не удивляйтесь, если вы натолкнётесь в чьих-нибудь воспоминаниях на то, что на борту судна кроме пассажиров размещался ещё и целый скотный двор — коровы, свиньи и овечки, издававшие пасторальные звуки и не пасторальные запахи. Это плыла, как это не прискорбно, пища насущная, ибо кому же не известно: «чтобы свинина надолго сохранилась свежей, желательно оставить свинью живой». Так что, пароходный гудок тонул в гоготе гусей, а запах моря перемежался с запахом свежего сена. Хорошего мало! — скажете сегодня вы. Но, поверьте, реплика абсолютно излишняя. Большинству патриотично настроенных пассажиров тогда такой скотный двор нравился, ибо благодаря ему с ними плыл «дух отечества», что в переводе на модный французский звучало даже приятно — «амбре родины».

Теперь о неприятном. Глупо считать, что такие морские вояжи не были сопряжены с риском. Конечно, имеются в виду не штормы или исландские вулканы с непереводимыми (но, скорее, просто нецензурными) именами, а нечто более опасное — романы на борту. Пьянящее чувство, родившееся под шум волн Гольфстрима за бортом, и сладкие звуки оркестра в танцзале грозили непоправимым.

Каверзы Гольфстрима

Однажды, на третий день плавания, действительно разразился невероятный шторм. Из трёхсот пассажиров на ногах осталось только несколько человек. Один из их числа совершил уродливую, непростительную ошибку — забрёл в пустынную, как ему показалось, библиотеку. Там на софе в одиночестве лежала женщина, похожая на незамужнюю учительницу. Ясно было, что качка её совсем доконала. Она лежала на правом боку. Одной туфли на ней не было.

— Сделайте что-нибудь, — прошептала она тихим жутким голосом.

— Ах, мадам... — безотчётно вырвалось у мужчины. Он не мог говорить и стал молча собирать разбросанные вещи в дамскую сумку.

— Сделайте что-нибудь, — повторила учительница тем же страшным голосом, ожидая, видимо, совсем другого.

У вошедшего мелькнула рискованная мысль: не надеть ли на женщину вторую туфлю?

— Сделайте же что-нибудь, — уже в отчаянии выдохнула та, кажется, имея в виду не туфлю.

Не в силах вынести происходящее мужчина вышел на палубу и, встретив там другого пассажира, рассказал ему о несчастной женщине. Видимо, тот второй был опытен и знал, чем можно помочь незамужней учительнице в такую минуту. Во всяком случае, уже через час первый пассажир увидел ту женщину на палубе, и по всему было видно, что она удовлетворена жизнью, может быть, даже больше, чем опытным пассажиром. А через три дня эта женщина, действительно оказавшаяся учительницей, и тот опытный пассажир с помощью капитана стали мужем и женой.

Увы, по возвращении из круиза екатеринославский суд не расторг их брак, хотя мотив был выдвинут очень убедительный: дескать, союз был заключён под влиянием Гольфстрима. Короче, опытному пассажиру опыт не помог.

Так вот, как и тогда советуем сегодня: не поддавайтесь сердечным порывам на корабле, особенно лунной ночью, особенно когда в крови и за кормой играет Гольфстрим.