Курортная зона

Из истории вопроса

О существовании в нашей области тюрьмы для инвалидов (между прочим, единственной в Украине) я узнала случайно. Информация повергла в шок: мол, что же такого могут сотворить эти и так обделенные судьбой люди? За что они несут наказание?!

Воображение рисовало страшные картины сырых клеток с массой тел искалеченных узников. Кошмар усугублялся уговорами тюремного начальства отказаться от посещения казенного дома…

- Вы понимаете, что это, по сути, хоспис? – убеждал меня начальник госдепартамента Украины по вопросам исполнения наказаний в Днепропетровской области Анатолий Бабец. – Вы вообще представляете, что вам придется увидеть?

На мои кивки и фразы типа «и не такое видали» полковник внутренней службы ответил уже тихо:

- Давайте вернемся к этой идее, когда у вас будет хотя бы двое детей. Я не хочу ломать вашу юную психику.

Разрешение Анатолия Михайловича на «экскурсию» в Макорты (поселок в Софиевском районе Днепропетровской области, где располагается зона для инвалидов) оказалось у меня лишь через два месяца.

Еще до «личного знакомства» с тюрьмой я прозондировала почву. Так, истории исправительных колоний для инвалидов выделяет главу в своей книге «В СССР инвалидов нет!..» диссидент Валерий Фефёлов (1986 год). Он пишет, что по приказу Сталина после войны улицы республик были очищены от жалкого вида изувеченных калек в дырявых обносках, нередко с орденами и медалями на груди. Те, кто в ущерб здоровью вчера завоевал мир, по статье «Бродяжничество» были упечены в колонии.

Говоря о «концлагере инвалидов» в поселке Макорты, автор ссылается на воспоминания очевидцев. Тюрьму те называют не иначе как «крематорий», «угробиловка», где «ни лечения, ни жратвы», «тихая заводь» для осужденных инвалидов. Мол, эти гады, наоборот, стараются на тот свет побыстрее отправить, но без шума, чтобы все было шито-крыто: изобьют до смерти в ШИЗО, а запишут, что повесился».

Из воспоминаний узника Павлова (1976 год) в книге Фефёлова: «По прибытии, до распределения в отряд, меня поместили в изолятор, до того кишащий клопами, что древние нары казались неровными от засохшей крови насекомых, пожиравших нас целую неделю. А на иронический вопрос: «Что вы их, специально разводите?» – охранники отвечали с хохотом: «Конечно. Все учли, чтобы вас доконать».

Вопреки закону, инвалидов заставляли нещадно работать. И для всех эта непосильная бесплатная работа была изощренной пыткой, санкционированной инструкцией сверху. Как-то заключенные спросили «хозяина»:

- Зачем нужна инвалидная зона, если и в ней заставляют вкалывать, как здоровых?

- Вы – досадный балласт нашего общества, – отвечал он. – Чем расстреливать, лучше сносить на работе, извлекая при этом пользу для общества.

И почти ежедневно два дюжих санитара равнодушно волокли из какого-нибудь барака в морг очередного «освободившегося» покойника. Ответственности никакой: инвалид – больной, – вот и помер.

Но олицетворение «гуманности», вспоминает Павлов, барак 10 отряда. Это – барак недвижимых, парализованных с нарушением функций тазовых органов и слепых. Девятый круг Дантова ада – курортный уголок по сравнению с этим склепом, переполненным разлагающимися телами».

Казенный дом

Немудрено, что по дороге в Макорты мы с фотокором Дмитрием Кравченко продолжали жалеть заключенных: «Ну, огрел, бедняга, кого-то костылем, так может, в его случае это и простительно…». Но розовые грезы развеял начальник исправительной колонии (№45), капитан Владимир Халавка:

- Семьдесят из ста наших заключенных отбывают наказание за тяжкие преступления – убийства. Большинство из них рецидивисты, имеющие по две, четыре и больше «ходок». Идя на свободу, они мне кричат: «Пахан, я в отпуск! Через месяц вернусь!». На свободе, видать, им нравиться меньше.

Начальник рассказывает, что в его практике были дела, когда, сидя у подъезда, человек без ног просил прикурить. А в «благодарность» доброму человеку вонзал нож под сердце. Лишь бы на зону попасть.

Мой интерес все больше разгорался: что ж за «пансионат» скрывается за колючей проволокой, в который так стремятся попасть одни, и не пускают журналистов другие?

Лагерь труда и отдыха

К нам приставляют «конвой», состоящий из трех офицеров. Проверяют на отсутствие наркотиков и оружия. Наверное, боясь за сохранность нашего имущества, просят оставить ценные вещи и мобильные телефоны. И жуткий звонок сигнализирует о том, что мы можем пройти «за решетку».

Разрушение шаблона в моем сознании только начинается. Вместо удручающих надуманных клеток открывается едва ли не парковая зона. Аккуратные зеленые газоны, дополненные цветочными клумбами. Огражденный выпас для коз и прочей живности, подрастающей, чтобы попасть на стол осужденных. Сделанные руками зэков каменные изваяния, среди которых Иисус Христос, Дева Мария и… богиня правосудия Фемида. Впереди сверкает купол церкви. Вокруг тишь да благодать, только смотровые вышки и колючая проволока по периметру выдают, что это зона все же исправительная.

- Наказание в нашей колонии (среднего уровня безопасности) отбывает чуть меньше тысячи осужденных инвалидов первой и второй групп, - рассказывает майор, начальник сектора социальной и психологической работы Ярослав Костюченко. – Персонала - до двухсот человек.

Для трудоспособных заключенных в колонии действуют два рабочих отряда – на базе столярного и швейного цехов. Силами персонала на пропитание зэков взращиваются овощи и скотина.

Со слов офицеров я делаю вывод, что времяпрепровождение в тюрьме похоже на отдых в лагере. Утро начинается в шесть (в выходные и праздничные дни в семь) часов. Завтрак сменяется воспитательными беседами, работа после обеда, за пару часов до отбоя – ужин.

«Отпусти мне, батюшка, грехи»

Соблюдая христианские традиции, перед началом важного дела нас заводят в церковь. Достаточно вместительную, с куполом и, кажется, даже звонницей. Пыль с икон вытирает набожного вида мужчина. Он беспрерывно крестится и, оглядываясь на нас, тихонько молится.

- Давайте знакомиться, - предлагаю я, по окончании его ритуала, ожидая услышать сан церковнослужителя. Но в ответ раздается… «осужденный Манько». На мое нерешительное «Как?» после минутного ступора он отвечает твердо: «Сто пятнадцатая, убийство».

В дальнейшем разговоре «церковнослужитель» родом из Чернигова рассказал, что в его семье всегда трепетно относились к вере. Еще больше он подружился с Богом в тюрьме.

- А убийство, - как-то без ноток раскаяния говорит Манько, - было вынужденным. Если б не я, то меня.

Из церкви я вышла с тяжелым сердцем. Верующих среди убийц и воров оказалось немало. Они исправно ходят на службы, исповеди. А по большим праздникам им раздают куличи и писанки…

Солнечные зайчики

По крику дневального «Отряд, внимание!» мы входим в одно из огражденных поселений. Здесь в двухэтажных длинных домиках живут заключенные. На придомовой территории они СВОБОДНО гуляют, курят, играют в настольные игры. Я же по своей наивности думала, что меня и уголовников, как минимум, разделит решетка.

Еще издалека замечаю, как четко делятся они на группки – ходячие инвалиды держатся особняком, колясочники греются на солнышке под стенами дома.

Сопроводители напоминают, что женщина в зоне - явление исключительное: персонал, работающий с зэками, исключительно мужского пола. Поэтому прикрывают меня со всех сторон. Но чувство гадливости только растет, когда на расстоянии вытянутой руки все так спокойно, равнодушно и даже дерзко говорят о том, что совершили убийство. При этом ни у одного из опрошенных я не обнаружила угрызений совести.

«Меня подставили», - говорит мне афганец на коляске, осужденный за убийство друга. «Я не виновен», - заявляет молодой парень без ноги, отбывающий наказание за распространение наркотиков. «Миг, мгновение, и ты тут: у каждого своя судьба», - пожимает плечами старик, убивший жену.

Хорошо в стране родной

По приглашению самого молодого из зэков мы проходим внутрь общежития. Ничего общего с моими представлениями о «нарах» эта обитель не имеет. Обстановка, напротив, напоминает детский садик. Длинные ряды кроватей с белоснежным бельем, голубые шторки на окнах, на которых и решеток-то нет. Цветочки в вазонах на стенах и характерный запах хлорки. К слову, в кабинетах персонала условия оказались намного скромнее.

- У нас хорошо здесь, даже прекрасно – порядок, одним словом. Да, собственно, везде по-своему хорошо, - довольно вещает дневальный Лозовой - статный мужчина приятной наружности. К моему удивлению, также осужденный, обживший три зоны. Таких, как он, по собственному желанию «выписывают» на работу из других колоний. Здесь они ухаживают за инвалидами, следят за порядком в отрядах. Так и время быстрее проходит, и срок за «доблестную службу» сократят, и счет на карточке растет.

- Что, так хорошо, что даже домой неохота? – интересуюсь у дневальных, вспоминая слова начальника колонии.

- Что вы? Дома трое детей, а еще семь лет «мотать», - смеется самый старший из них, осужденный Дяченко.

Но самый жесткий урок, преподнесенный мне зоной, заключался в том, что различить уголовника непросто даже за решеткой, что уж говорить о свободе. Я не разглядела убийцу в шеф-поваре столовой, все до одного дневальные казались мне штатными сотрудниками, я уж молчу о церковнослужителе. На эти мои мысли вслух один из зэков воскликнул: «А вы что думали, что все здесь только плохие?». На мой вопрос «А вы все хорошие?» - он ответить не смог.

Узница кадров

Несмотря на статистику, говорящую о рецидивизме зэков, персонал прилагает усилия, чтобы перевоспитать своих «постояльцев». Для них создаются лучшие условия.

Питание (а от ароматов в столовой у нас с коллегой потекли слюнки) представлено уймой диет, рацион разнообразный, прием пищи три раза в день. С гастролями в колонию приезжают звезды. Выступал, например, Гарик Кричевский, хотя самим зэкам петь блатные песни запрещается.

Кроме Русской и Украинской православных церквей, в этой колонии при помощи Виктора Пинчука и Игоря Коломойского открыта синагога! Работают библиотека и актовый зал, где среди портретов Виктора Януковича осужденные смотрят фильмы о вреде табакокурения и наркомании, впервые узнают о том, кто такой Тарас Шевченко.

Да и среди самих «выпускников» зоны есть звезды. Так, освободившийся в 1998 году Олег Протасов (отбывал наказание за кражу) стал популярным в России певцом и актером. На его счету роли в целом ряде фильмов, включая телесериал «Глухарь».

В общем, никаких ужасов (не исключено, что они остались за кадром) мы на зоне инвалидов не увидели. Напротив, побывав в тюрьме, я поняла, почему ею никого не напугаешь. А лично я только и успеваю писать заявления о том, как меня в очередной раз обокрали.

- Смертность у нас действительно выше, чем в других колониях, - сказал напоследок начальник исправительной колонии Владимир Халавка. – Это вызвано преклонным возрастом наших заключенных и состоянием здоровья инвалидов. Все же, что зависит от нас, как видите, мы выполняем на должном уровне.