Быть первым – это судьба

Профессию выбрал по-соседски

Трудно сказать, почему именно мы предпочитаем ту или иную профессию. Кажется, что иногда это происходит достаточно случайно. Быть может, так было и с Николаем Федоровичем, который стал пожарным, наслушавшись рассказов соседа, работавшего в пожарной охране. Лейтенантом Николай стал уже через четыре года, после окончания Харьковского пожарно-технического училища. А свое первое боевое крещение запомнил надолго.

- Это был пожар в Днепропетровске на улице Артема, - рассказывает ветеран. – В одном из домов загорелся подвал. На первом этаже находился детский сад. В подвале жильцы хранили бензин, керосин, и в любую минуту мог произойти взрыв. Подвальные помещения были связаны между собой, и пробраться по узкому ходу сообщения мог только один человек. Я взял КИП и пожарный рукав и полез. На всякий пожарный случай меня обвязали веревкой и предупредили: если что вдруг случится, два раза дерни, тебя вытащат. Но веревка за что-то зацепилось, и меня, как морковку из сырой земли, выдернули. Второй раз полез уже со знанием дела. С трудом добрался до очага возгорания. В течение получаса заливал его водой, отползал и снова заливал. Там наверху было человек сто, но они ничего не могли сделать. А я мог!

Впоследствии Николаю Куппе приходилось участвовать в ликвидации самых грозных ЧП: на днепропетровском шинном заводе, на криворожском коксохиме, на белоцерковском шинном. Именно за эти пожары он трижды награжден самой почетной профессиональной медалью.

Сработал «человеческий фактор»

Чернобыльская атомная – особая страница в биографии Николая Федоровича. Для него, как и для всех ликвидаторов аварии, жизнь навсегда разделилась: до и после Чернобыля.

Как иронично заметил герой нашей публикации, жены пожарных далеко не всегда адекватно реагируют на ночные звонки. Так было и в апреле 1986-го.

- В половине второго ночи мне сообщили об аварии, - рассказывает Николай Куппа. - Я супруге говорю: Катя, такое дело, на атомной станции ЧП, надо ехать. А жена в ответ: «Знаю я эту атомную станцию! Небось, какая-то б… звонит». Словом, уехал в ужасном настроении. А вернулся в половине пятого во всем белом. На голове белая кепка, на ногах - тапочки. Форму и вообще всю одежду забрали. Говорю, хоть трусы оставьте! Жена, как увидела меня, сказала «понятно!» и спать пошла. А я уже через час ушел на работу. Там, в своем кабинете, потерял сознание.

О том, что все очень серьезно, стало ясно сразу после взрыва на четвертом энергоблоке. У пожарных не было опыта ликвидации последствий таких масштабных ЧП. До сих пор спорят о том, все ли было сделано правильно в первые дни после аварии. Подполковник Николай Куппа (в то время начальник отдела Киевского госпожнадзора) предложил гасить реактор пеной. Но от этого метода отказались. Ведь в зоне реактора радиация зашкаливала до 1500 рентген, и посылать огнеборцев на верную смерть никто не хотел.

- Мы поднялись на вертолете ГАИ и сбрасывали в жерло реактора свинец и песок, - вспоминает Николай Федорович. – На второй день после аварии дали команду охлаждать реактор, который стал неуправляем и мог взлететь на воздух. Схему отработки этой операции проверяли в Припяти, на десятиэтажном доме, параметры которого примерно подходили к нашему объекту. Запомнилась надпись на многоэтажке: «Пусть будет атом работником, а не солдатом».

Впрочем, о состоянии безопасности на ЧАЭС Николай Куппа знал не понаслышке – с 1982 года инспектировал станцию. Руководству Чернобыльской атомной было выдано более 400 предписаний госпожнадзора, но большинство из них, увы. реализованы не были.

- Подобные объекты должны быть обеспечены системами автоматического пожаротушения, но здесь она отсутствовала, - рассказывает «Вечерке» Николай Федорович. - Проект предусматривал такую систему, а жизнь распорядилась иначе. Производственные помещения ЧАЭС изобиловали пластикатом - горючим материалом, выделяющим при горении цианиды. Акты о приемке подписывались под давлением партии. Официально уже рапортовали о пуске станции, и ничего не оставалось делать, как подтверждать это на бумаге. Так требовали Политбюро, МВД, к которому принадлежало наше управление. Такое было время.

О причинах трагедии до сих пор спорят. Поговаривают даже, что это была диверсия, направленная на дискредитацию советского строя.

- Чего только не говорили, - вспоминает прославленный огнеборец. - Рассказывали, к примеру, о землетрясении, о вражеских происках. Но ничего этого не было. Мы, как и японцы, утратили контроль над управлением реактором. Но у них этому поспособствовало природное ЧП, а у нас – человеческий фактор.

От радиации спасло пиво

Узнав об аварии, многие киевские чиновники спешно покидали республиканскую столицу. А в это время в Припяти работали школы, отмечались свадьбы. В апреле 1986-го страна приказала стать героем каждому ликвидатору, и подавляющее большинство с честью выполнило этот приказ.

Николай Куппа – один из первых ликвидаторов аварии, награжден орденом «За мужество». Его доза – 154,5 рентген - более чем в пять раз превышала максимально допустимую.

- Лечился я пивом, - вспоминает ветеран. – Хотя и времена были горбачевские – безалкогольные, у нас вся больница гудела. Одни помогали себе красным вином, другие - пивом. Мне врачи посоветовали больше жидкости пить, я и пристрастился к пиву, хотя раньше его не жаловал.

Из вредных профессиональных привычек у Николая Куппы осталась привычка материться. Но ведь в иных случаях по-другому и не скажешь.

- Это у меня в крови, - констатирует легендарный пожарный. - Вот ночью приезжаешь на место происшествия. Все сонные, спать хотят. А действовать нужно безотлагательно. Быстро и решительно. Только мат приводит в рабочее состояние. У меня и на работе ругаются, но по-доброму.

Правда, когда Николай Федорович сталкивается с нарушениями пожарной безопасности, обусловленными все тем же «человеческим фактором», 74-летнему огнеборцу трудно удержаться от ненормативных выражений. И, кстати, не ему одному!