Интервью с днепропетровским тюремным священником

— Батюшка, а вы когда опять придете? А то нам сейчас сроки пересчитывают, скоро на волю… Исповедаться и причаститься надо бы… — Да, конечно, приду скоро, может быть, в субботу. А вы подготовьтесь как следует, чтобы не так, с бухты­-барахты… (Из разговора отца Валентина Дорощука с осужденными, отбывающими наказание на территории Днепропетровского СИЗО).

Видела его общение и с руководителями следственного изолятора, и с подследственными, подозреваемыми в том числе и в убийстве… И уже тогда стало понятно: увиденное и услышанное здесь мной — лишь вершина айсберга той масштабной миссии преображения, которую осуществляют священники Днепропетровской епархии УПЦ, и в частности отец Валентин, на территориях, отделенных от остального мира не просто заборами, а необходимостью их обитателями нести ответственность.

Перед законом, обществом, своими родными и близкими и, как стало понятно здесь, и Всевышним тоже. Потому прошу воспринимать эту публикацию только лишь как попытку прикоснуться к масштабной теме преступления и искупления, ставшую возможной благодаря беседе с отцом Валентином и моим впечатлениям от пребывания в Днепропетровском СИЗО.

Тюремный священник

— Отец Валентин, как случилось, что вы стали тюремным священником, а вашей паствой — люди с непростыми судьбами и биографиями?

— Много лет назад я стал волонтером, работающим с людьми, вышедшими, как принято говорить, из мест не столь отдаленных. 10 лет назад мы создали центр социальной адаптации «Преображение», частью которого стал Екатеринославский дом трудолюбия (расположен в Диевке). Он дает приют бывшим заключенным, пытающимся построить новую жизнь на воле и черпающим силы и в коллективном стремлении к этому, и в вере. Руководителями этого социального сообщества ныне являются протоиерей Тимофей Кучук и ваш покорный слуга.

Так вот, начав работать с людьми, вышедшими из мест лишения свободы, и делая все возможное для того, чтобы они не вернулись туда — а именно этим испокон веков занимается православная церковь, — я самым естественным образом стал священнослужителем. Поступил в духовную семинарию, где меня особенно интересовала миссионерская деятельность. Сейчас учусь в Духовной академии. Мой приход именно на этот участок служения был, как говорят в миру, запрограммирован свыше. Не случайно моя должность в Днепропетровской епархии УПЦ — заместитель председателя отдела по взаимодействию с Государственной пенитенциарной службой. Я часто бываю в исправительных учреждениях.

— Храмы строгого режима… Чем отличаются они от храмов вольной жизни?

— Я бы не называл их так. Церковь и режим — понятия как бы параллельно существующие. Режим заканчивается на пороге наших двух церквей и часовни. Сотрудники СИЗО, сопровождающие подследственных по дороге из камер в храмы, остаются на пороге. Вы знаете, храмы, созданные на территории Днепропетровского следственного изолятора — а их три и, скорее всего, будут строиться еще, — ныне воспринимаются как данность. Словно бы они существовали всегда.

А ведь первый храм, названный в честь преподобного Моисея Мурина, появился на территории СИЗО только лишь в 2011 году. Он предназначался для осужденных, отбывающих свое наказание на территории следственного изолятора и занимающихся здесь хозяйственными работами. Эти люди и тогда имели свободный доступ в храм. А вот подследственные до недавнего времени не имели возможности возносить молитвы Спасителю, исповедаться, причаститься в приспособленных для этого местах. Это было не положено законом и касалось не только нашего следственного изолятора. Только в октябре прошлого года в новом и главном корпусе СИЗО волею Божией, по благословению митрополита Днепропетровского и Павлоградского Иринея, стараниями благотворителей были созданы часовня в честь Благоразумного Разбойника и храм в честь святителя Луки Крымского.

Не допустить суицидов

— Почему стал возможен приход православной церкви в СИЗО?

— Я думаю, закрепленным законодательно осознанием роли церкви в преображении людей, остро нуждающихся в духовной поддержке, которую и способен оказать Господь. А ведь нас, священников, на первых порах в таких учреждениях встречали с иронией… Сейчас отношение сотрудников изолятора очень изменилось и к священнослужителям, и к их роли, скажу по мирскому, в психологическом сопровождении подследственных и осужденных.

Вы вот были свидетелями того, как заместитель начальника СИЗО по социально­воспитательной работе Сергей Анатольевич Киянец вручил мне грамоту, подписанную начальником следственного изолятора Владимиром Владимировичем Калюжным. Не скрою, было приятно получать это подтверждение того, что наша служба — моя, моего помощника отца Николая Купчинского, других священнослужителей Днепропетровской епархии УПЦ — здесь не зря. Ощущаю свою нужность этим людям. Меня, например, часто вызывают в СИЗО для того, чтобы я убедил подследственных выйти из голодовки, которую они нередко объявляют в связи с несправедливым, по их мнению, решением суда. Думаю, что мое служение здесь помогло некоторым избавиться и от мыслей о самоубийстве…

— То есть вы заходите в камеры и беседуете с подозреваемыми в совершении самых разных преступлений, в том числе убийств. Не страшно?

— Нет, не страшно. Знаете, я ведь и статьи, по которым эти люди подозреваются и обвиняются, чаще всего не знаю. Мне это не надо знать. Мне надо, чтобы человек разобрался в самом себе, искренне покаялся и возродился к новой жизни. Я считаю, что самый неподкупный и справедливый судья — сам человек. Только нужно преобразиться, чтобы суметь вынести себе честный приговор.

Православный зек

— Имеют ли все подследственные возможность регулярного общения с Вами, посещения храма? Нет ли здесь какого-­либо тюремного регламента, какой существует, например, в отношении свиданий? Я была свидетелем того, как Сергей Анатольевич передал вам кипу заявлений подследственных, просящих разрешения, как они пишут, «вывести их в храм на встречу с настоятелем для молитвы». Как охотно удовлетворяются эти просьбы? И еще: нет ли здесь лукавства, желания просто сменить обстановку, развеяться?

— Ограничений во встречах со священнослужителем и в посещении храма нет, хотя заявления и проходят проверку на предмет того, чтобы в храм одновременно не были отпущены люди, проходящие по одному делу. Что касается лукавства, так эти люди сразу видны. Есть такой термин — «православный зек». Это осужденный, который хорошо знает обряды церкви, умеет подойти к иконе, знает, как взять благословение, хорошо информирован о регалиях духовенства. В общем, чувствует себя в храме и в общении со священнослужителями, что называется, как рыба в воде. Но при этом это НЕ ПРЕОБРАЖЕННЫЙ человек. Ловко крестится, льет слезы на исповеди, а возвращается в камеру и становится прежним. В общем, играет в веру и раскаяние, но этот театр сразу различим. Достаточно нескольких «сцен», чтобы понять истину.

— А много ли обрядов крещения совершаете?

— Да, достаточно много. Не так давно приняли крещение в стенах изолятора два подростка. Обстановка, в которую попали эти люди, ситуация, дающая им время на размышление, побуждает большинство пытаться обрести крепость духа именно в общении с Богом. Я увидел здесь немало людей, которые пытались креститься, не зная, как правильно это делать.

— Если спрошу, отпускаете ли вы грехи убийцам, наверное, покажусь глупой. Конечно, отпускаете.

— Бог отпускает, не я. Не имею права судить этих людей, могу только предложить свою помощь в поиске пути к Господу нашему.

Цена покаяния

— Человек покаялся в тюрьме, отбыл наказание, вышел на волю и вновь совершил преступление, и вновь угодил в места не столь отдаленные, где вновь целует руки батюшкам. Какова цена такого покаяния?

— Знаете, будучи волонтером и только готовя себя в священнослужители, я беседовал по этому поводу с иереем Константином Коротковым, настоятелем храма в честь великой Анастасии Узорешительницы, который находится в 89­й исправительной колонии, что на Западном. И он в ответ на мое отчаяние, вызванное неготовностью вышедших на свободу осужденных начать новую жизнь, сказал слова, которые навсегда запечатлелись в моем сердце: «Если хотя бы каждый десятый из этих людей возродится к новой жизни, значит, вы служите не зря».

— Вы общаетесь с вашими «тюремными прихожанами» после их освобождения? И многие ли возвращаются обратно в места не столь отдаленные?

— Да, конечно, общаемся. Ведь это моя миссия. Что касается возвращающихся… Да, к сожалению, их немало. А процесс невозвращения начинается уже во время отбывания срока, начинается благодаря преображению. И если вышедший на свободу человек будет опираться на себя, уже преображенного и черпающего силы в своем новом человеческом состоянии, он никогда не вернется сюда.

Беседовала Ольга Гречишкина
Фото автора
Идея Сергея Чернявского